Зарисовочка

Смотри, ящерица. Где? Опять не увидела.
Прошло пять лет. Внизу Ангара. Я на камушке. Рядом ящерица. Пришла сама.

бултых в патетику:) (можно?)

Вот и утро настает. Всё уже написано. И зарубки все расставлены. Я читаю Карлсона и пою про радостность. Новый день не похож на завтрашний. Потому что нет этих дней, есть лишь поле просторное. Не считай, что вчерашнее ночь сокроет, и на следущий день ты родишься опять. Все ссоры и горести – не кончаются с наступлением утра. Потому что и радостность не кончается с новым днём. Не кончается горечь и злость, как и совесть с любовью. Тут восход – птица пропела. Не держу петухов. Я подойду смотреть на певца – арфиста. Глазами в глаза – пусть и в пепел осыплются руки.

совершенство в несовершенстве

Я не люблю правильных лиц. Лица, вылепленные чертежником, рассчитавшим пропорции по принятым европейским стандартам, по тем, которые преподают в художественных училищах: расстояние между глазами равно длине одного глаза. Эти лица, встреченные в толпе, всегда смазаны. Нашему зрению не за что зацепиться и оно соскальзывает, безучастное к точёному рисунку. В природе есть такой парадокс: всё подчинено симметрии, но когда смотришь дальше, оказывается, что её нет. Вплоть до вращения электрона. Правильные черты не дышат изменяемостью, они закончены – а что может быть хуже для жизни, чем конец? И курносый нос притягивает своей солнечностью, запоминаясь на долгие времена. Художник плохо видит расставленные на листе точки от А до Б и создаёт лица симпатичными пятнышками, кажущимися не до конца завершенными и с вольным переложением всех стандартов. На то он и не чертёжник. Природа, создавая нас, всегда оставляет нам эту возможность – изменить черты лица так, чтобы гуляя по улице люди не смотрели на законченно каноническую картину (которую ни за что не запомнят). И даже без обязательного вмешательства кирпича. Живя, отточить какую-то чёрточку: скулы, заострившиеся от вахт, глаза, уводящие так далеко, что создается ощущение совершеннейшей непропорциональности в сравнении с остальным лицом, губы, чувственные не механически, а из-за переживания одного-то момента. Нет ничего правильнее обтекаемой сферы, но она обтекаема. С детства боюсь, что моё лицо чересчур близко к правильному. Такая боязнь - двигатель к преодалению.